Ждала подругу возле одного из жилых комплексов в Хургаде. Такого, который, называют элитным, престижным, с бассейном и вообще доступным пределом мечтаний среднего класса со стремлением к роскоши. Был час заката, тот час, когда от солнечного света в воздухе витает золотая пыльца и так хочется мечтать, творить, думать и грустить, причем как правило одновременно, а заканчивается это тем, что постоишь так пару минут, понаблюдаешь, а потом идешь по своим делам. Так вот, стою..жду. Вдруг...вижу человека.

Он только что вышел из этого оплота роскоши, в котором живут в иностранцы. Он тоже там живет. Все было бы ничего, но он словно прибыл из другой реальности, нет не так..из другой эпохи. На минуту представьте себе пляж, шезлонг и сидит на шезлонге...Пушкин..Вот такой, какой он был. В цилиндре, бакенбардах и с пером в наманикюренных руках. Я была удивлена. Это был пожилой мужчина с долговязой и сутулой фигурой. Волосы его были седы и не стрижены, поэтому прическа давно потеряла форму. Их трепал, взъерошивая, теплый египетский ветер. На мужчине был одет пиджак с прямым кроем, который носили еще в 50-х годах прошлого века, брюки его были коротки и из брючин, болтающихся на длинных и тонких ногах, виднелись носки. Он медленно шел низко опустив голову и из-за его сутулой фигуры казалось, что человеку очень и очень грустно. Он напомнил мне героя рассказов Чехова. Грустного, неуместного в своем времени и растерянного. Он удалялся по вымощенной камнями улице, в персиковом свете африканского воздуха, предвещающего скорый закат. Я наблюдала за ним, пока его долговязый силуэт не скрылся из глаз. Скоро, взвизгивая тормозами, лихо припарковалась моя подруга и оцепенение спало, уступив место будничной круговерти дел.